Старообрядчество на Урале и в Южном Зауралье

Существовало несколько центров, откуда пришли староверы. По мнению большинства историков[1], основной поток беглых на Урал направлялся с Волги: если учесть, что в 1722 году произошел разгром одного из центров старообрядчества - нижегородских кержацких скитов (Керженец - приток Волги, отсюда и пошло слово “кержак”), то вывод о большинстве старообрядцев среди беглого населения напрашивается сам собой. Другой поток переселенцев был связан с Русским Севером, Поморьем. Одним из опорных пунктов поморского старообрядчества на Урале следует считать Краснопольскую слободу (современное с. Краснополье Пригородного р-на Свердловской обл., в 45 км на юго-восток от г. Нижний Тагил). Другим значимым поморским центром на Урале было с. Таватуй (в настоящее время находится в Невьянском р-не Свердловской обл., в 43 км на юг от г. Невьянск).[2] Эти потоки были различны, так как были связаны с разными течениями в старообрядчестве. Разгром Керженца совпал с бурным ростом промышленности на Урале. Старообрядцы стали основной рабочей силой. Демидовы и другие заводчики воспользовались притоком беглых из центральной России, быстро находили среди них специалистов, ну, а остальных использовали на подсобных работах - это обходилось им  почти даром. При этом они зачастую скрывали староверов от преследований властей.

Но все же, основной причиной роста старообрядческого населения на Урале была оторванность его от центра России, “особый быт Урала” - застойность форм хозяйства и общественных отношений создавали наиболее благоприятные условия для сохранения традиционных явлений культуры и быта.

Начало массового распространения старообрядчества среди населения Южного Урала и Зауралья можно датировать уже последней четвертью XVII века, то есть процесс укрепления старой веры шёл одновременно с активным заселением, которое продолжалось в изучаемом регионе до середины XIX века. Кроме того, казачество сыграло известную роль в распространении и укреплении старообрядчества, но это всё же нельзя считать определяющим фактором в распространении старообрядчества в регионе в силу внутренних особенностей казачества.[3]

Зауралье, как и Сибирь в целом, было местом, где можно было скрыться от жестоких преследований со стороны правительства и церковных властей. Сюда шёл поток переселенцев. Откуда были эти люди? Опираясь на исследования Савицкой О.Н. и Менщикова В.В.[4] приведём следующие данные:

Откуда пришли переселенцы и сколько в процентах
Место поселения	Поморье	Кунгур	Казань	Урал	Туринск Тюмень
Далматов монастырь	49	34,7	4,1	6,1	6,1
Кондинский монастырь	47,8	-	13,1	21,7	-
Рафайлов монастырь	31,8	-	13,6	54	-

Приведённая таблица наглядно показывает, что значимую часть переселенческого потока составляли переселенцы из Поморья и Урала, причём ближайший к европейской части России Далматов монастырь имел наивысший показатель выходцев из Поморья, а наиболее удалённый Рафайлов монастырь - наивысший показатель выходцев с Урала. Это положение позднее скажется на преобладании того или иного старообрядческого течения.[5] Старообрядцы селились компактными поселениями, не допуская в свою среду иноверцев - «никониан». На всей территории современной Курганской области было очень много таких поселений. Так, к примеру мне известны несколько таких деревень в Каргопольском районе - это деревни Житниково и Жикино, основанные переселенцами-поморами; село Шмаково считалось центром старообрядчества в Зауралье.

Старообрядчество постепенно начинало разделяться на два течения, первое из которых - течение старообрядчества, приемлющее священство (поповцы); второе течение - не принимающее институт священства (беспоповцы). По России в целом этот процесс начался на стыке XVII - XVIII вв. и окончательно оформился  в первой половине XVIII века, однако на территории Южного Урала и Зауралья указанная тенденция разделения единого старообрядческого движения оформилась позднее - лишь во второй половине XVIII века.

XIX в. - это время, когда происходит интенсивный распад старообрядчества на многочисленные течения. В распадении на толки и согласия старообрядчество Южного Урала и Зауралья имело свои специфические черты. Это, прежде всего, «размытость границ» старообрядческих толков, порой даже отсутствие чёткого разделения между старообрядцами-поповцами и беспоповцами. Кроме того, как отмечает Савицкая О.Н., прослеживается эволюция от поповщины к беспоповщине и далее к сектантству.[6] Это породило крайнюю запутанность классификации старообрядчества в целом, когда одни и те же согласия относились то к поповщине, то переходили к беспоповским взглядам. Первую относительно полную классификацию старообрядчества дал В.Д. Бонч-Бруевич, но она относится уже к XX веку. Более подходящую, для нас, классификацию предложила всё та же Савицкая О.Н. Она выглядит следующим образом:

1.     Единоверие

2.     Поповщинское течение старообрядчества

- к нему относится беглопоповский старообрядческий толк (часовенное согласие);

- австрийское старообрядческое священство;

- стариковщина

3.     Беспоповщинское течение старообрядчества

- поморцы;

- федосеевцы;

- филиповцы;

- странники-бегуны;

- нетовцы;

- немоляки;

- дырники;

- белорризцы;

- рябиновцы;

- аврамовщина;

- растриговщина;

- капитоновщина;

- андреевщина;

- кузьминщина;

- чувственники;

- подрешетники;

                            - мессалиане;

             - потемковщина;

             - разлыковщина;

             - акулиновщина;

             - осиповщина;

            - нифонтовщина;

            - погребатели;

            - адамантовы;

            - иконоборцы;

            - суетные;

            - сомнящиеся;

            - познающие;

            - никудышники;

            - молокане (воскресники);

            - субботники;

            - духоборцы.

И это ещё не полный список согласий, которые относили к старообрядчеству, не принимающему священство.[7] Именно беспоповское течение в старообрядчестве было наиболее радикальным. Многие из согласий всё глубже уходили в сектантство, зачастую теряя связь с христианской верой.

Отношение правительства и государства к старообрядчеству в преддверии XIX века можно охарактеризовать как двойственное. С одной стороны, это бесконечные увещевания исповедующих старую веру, которые доходили порой до вмешательства государства и применения административных мер в отношении упорствующих, а с другой стороны, официальное разрешение свободной деятельности старообрядческой церкви.  

С одной стороны, вырабатывалась и совершенствовалась система мер против раскольничества, а с другой стороны, начинались попытки изучить историю старообрядчества, оценить суть конфликта между старообрядчеством и официальной церковью. С одной стороны, полицейские санкции по опечатыванию старообрядческих молелен, часовен и связанные с этим гибель икон старого письма и книг дониконовской печати, с другой — обсуждение в начале 60-х годов законодательных облегчений положения старообрядцев. С одной стороны, разрешение гражданской метрической записи брака, рождений и смерти старообрядцев в особых полицейских метрических книгах и снятие ограничений на торговлю, промыслы, участие старообрядцев в городских и сельских выборных учреждениях, а с другой, запреты организовывать крестные ходы, строить наружные колокольни в староверческих храмах, ремонтировать молельные дома и строить новые дозволялось только с разрешения министерства внутренних дел. Все вышеперечисленное иллюстрирует двойственность положения старообрядчества в гражданском мире.

В самом старообрядческом движении XIX века доминировали антицерковные черты, уже не было острого социального протеста, нарастали конформистские настроения. Это приспособление к миру, примирение с властью государственной принимало различные формы и проявления, и являлось характеристикой старообрядчества вообще и местного старообрядчества в частности. Наиболее ярко обозначенный процесс проявился в появлении единоверия. В XIX в. несколько изменяется социальное содержание движения старообрядчества. Если в XVIII в. это было в основном движение социального протеста, то в XIX в. это движение нарождающихся (буржуазных) форм жизни. Если в XVIII в. руководители староверия жили на полулегальном положении, а религиозными центрами согласий являлись скиты и пустыни, расположенные в труднодоступных местах, то в XIX в. руководителями старообрядческих общин становятся зажиточные крестьяне или купцы, а центрами религиозно-организационной жизни согласия – города или крупные, часто торговые села. Старообрядчество способствовало как бы обходному развитию начатков капитализма. Зажиточный крестьянин-старообрядец, являясь лидером конфессиональной общины, приобретал власть, основанную на авторитете. Эту власть ему не могло дать участие в органах крестьянского самоуправления. Старообрядческая община создавала возможность внеэкономического принуждения. Имевшаяся прочная система конфессиональных связей (не только в регионе, но и по России) могла быть использована в экономических целях. Так в первой половине XIX в. среди зауральских поморцев стало заметно стремление к упрочению своей организации и ее легализации. Происходил пересмотр поморского учения в сторону большей лояльности правительству.

Коснёмся и вопроса о численности старообрядцев, населявших территорию Южного Зауралья. При изучении численности старообрядчества всегда следует помнить, что старообрядчество как религиозное течение противопоставлялось в целом православию. Внутри же самого старообрядчества выделяли (и то не всегда) лишь два основных течения — поповщину и беспоповщину. И тут начинались трудности. Говоря о различных старообрядческих толках, существовала тенденция к эволюции от умеренности к радикальности (от принятия священства к его отрицанию) и далее — к сектантству. Все это вмещалось в единое понятие — "старообрядцы", и поэтому границы согласий были очень подвижны, "все зависело от того, какой расколоучитель в каком селении агитировал". Первые попытки выявить численность жителей Южного Зауралья, придерживающихся старообрядческого вероисповедания, были сделаны в 40-е годы XIX века. Здесь исследователей встретили серьезные проблемы. Во-первых, существовало большое количество "незаписных" старообрядцев, по разным причинам скрывавших свое вероисповедание. Во-вторых, особенностью единоверия в Южном Зауралье была близость более к расколу, чем к православию (как то предполагалось при введении единоверия). Единоверцы часто писались в раскольнические росписи, умножая тем самым число раскольников. В-третьих, территория Южного Зауралья характеризовалась размытостью границ старообрядческих согласий, даже таких крупных, как поповщина и беспоповщина. Сами раскольники часто не знали, к какому из двух согласий они принадлежат. Таким образом, точно установить число последователей того или иного старообрядческого толка было невозможно. В-четвертых, православное священство, особенно сельское, часто было малограмотным и судило о старообрядческом вероисповедании лица по неявке к исповеди и святому причастию, а также по двуперстному знамению, которое, кстати сказать, было распространено как среди старообрядческого, так и среди православного населения. В-пятых, сказывалось влияние эсхатологических воззрений местных старообрядцев на их отношение к переписи населения. Они считали ее антихристовой. Запись же в переписные листы была для них "антиевой печатью", избавиться от которой можно было только после особого очистительного обряда.